Дневник Души
Что мы знаем о тех,
кто всегда с нами рядом?
«Ты очень интересный человек. Это я поняла сразу же, как только взглянула на Тебя. Тогда Ты меня не заметил, и я могла спокойно наблюдать за тем, как Ты возишься с маленькими деревьями, освобождая их от ледяной корки.
Да, зима выдалась странная: то мороз, то оттепель, и сугробы чуть не по уши…
Именно этой зимой мы познакомились...
После той первой встречи мы долго не виделись, хотя я почти всегда могла безошибочно определить, где Ты находишься. Это обстоятельство даже мне казалось странным. Что говорить об окружающих! Старик на меня «волком смотрел», когда я надолго задумывалась. Смешная фраза, но мне она очень понравилась. Впервые я услышала ее, когда Ты разговаривал с кем-то по телефону о злых чиновниках. Но это было позже… Намного позже… А тогда мне просто очень не нравился взгляд нашего Старика… Но и его мне пришлось терпеть недолго. До следующей нашей встречи. Тогда мне не удалось остаться незамеченной. Ты куда-то спешил, но, увидев меня, резко остановился, замер. Ты, кажется, и дышал через раз, глядя на меня как-то… странно. Может быть, Тебя терзала та же тревога, что шевелилась в дальнем углу моего сознания с самого утра. Наверное, именно это ощущение общности подействовало на меня, и я не отвела взгляд. А через несколько мгновений мир будто взорвался, вспыхнул. И я не помню ничего, кроме Твоих глаз. Добрых, ласковых и полных боли… Странных…»
«Спасибо Тебе! Именно рядом с Тобой я поняла, что значит просто жить. Наслаждаться каждым днем, мгновением, а не пытаться выжить.
Первое время было трудно привыкнуть. Но в ответ на мой тоскливый взгляд Ты всегда ободряюще улыбался и говорил, что это пройдет, что это как послевоенный синдром, когда солдату трудно вернуться к обычной жизни. На войне он видел кровь, боль, смерть… И убивал сам… Не желая убивать… Поэтому даже дома война для него не закончилась, только теперь приходилось воевать с самим собой. Так говорил Ты. И добавлял, что такие войны ведет сейчас почти каждый – таков мир. Нужно уметь справляться с собой. Быть добрее и открытее. Тогда всё получится. Ты говорил об этом всегда с такой уверенностью в голосе и таким мечтательным взглядом, что мне сразу становилось легче. И я обещала себе, что обязательно выиграю эту войну, хотя бы ради Тебя.
Я чувствовала, что для Тебя это были не пустые слова, но ждала, когда Ты сам обо всем расскажешь».
«Ты не любишь молчать. И мне это нравится.
Ты считаешь, что это лучший способ вывести меня из депрессии. Впрочем, так оно и есть. Ты постоянно мне о чем-то рассказываешь. Даже если я делаю вид, что не слушаю Тебя. В такие моменты Ты находишь себе какое-нибудь дело, чтобы быть в поле моего зрения, и начинаешь пересказывать события прошедшего дня, содержание интересной книги, мировые новости или просто комментируешь свои действия. Я незаметно слежу за Тобой из-под полуприкрытых век, но мне кажется, что Ты это чувствуешь.
Я запоминаю Твои движения, манеру говорить, интонации, мимику, взгляды… Не знаю, для чего мне это, но иногда хочется подразнить Тебя, повторив один из тех жестов, которые вырываются у Тебя непроизвольно, когда Ты что-нибудь нечаянно роняешь среди ночи или запинаешься за брошенную Тобой же вещь. Может быть, когда-нибудь у меня будет такая возможность…»
«Первое время Ты боялся оставлять меня одну. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. Ты старательно запирал дверь, хотя понимал, что никакие засовы и даже цепи не удержат меня против воли. Каждый раз по возвращении Ты не мог сдержать вздох облегчения, увидев меня дома. Но мне нравилось быть рядом с Тобой и хотелось, чтобы Ты это чувствовал. К сожалению, намеки Ты не понимал, а выразительные взгляды не замечал, хотя, может быть, только делал вид… По-моему, Тебе эта игра в «дождет-не-дождет» доставляла удовольствие… Уходя, Ты оставлял мне такие подробные инструкции, чем я могу заняться в Твое отсутствие, что могу посмотреть, а к чему лучше не прикасаться, что у меня возникало ощущение, будто я это всё не слышала, а делала. Уходил Ты обычно утром. Поэтому мне иногда казалось, что Ты просыпаешься на час раньше, чтобы успеть поговорить со мной. Сначала эта трогательная забота смешила меня, но с Твоим уходом я не могла найти себе места. Беспричинное беспокойство смешивалось еще с каким-то чувством. Я не сразу поняла, что это – страх… Я боялась тишины, которую очень любила раньше. Теперь же она так звенела в ушах, что хоть головой о стену бейся… или вой…
И тогда я начинала вспоминать Тебя… Как Ты отвлекал меня разговорами от грустных мыслей, придумывал какие-нибудь игры, старался вовлечь в любое свое занятие, не мог уйти, не сказав пары сотен слов, и весело смеялся, возвращаясь домой… Однажды мне пришла в голову мысль, что Тебе нравится радоваться, когда Ты приходишь откуда-нибудь и видишь, что я еще не сбежала… от своего счастья… (еще одна Твоя смешная фраза!)».
«Я знаю, что моя жизнь короче Твоей, но это не огорчает меня. Я чувствую, что она не одна. Наш путь не обрывается со смертью. И я уверена, что мы обязательно встретимся… когда-нибудь… где-нибудь…
Странные мысли… Но мне кажется, я могу дать Тебе нечто большее, чем то, на что способна сейчас… Да и что я могу?..»
«Сегодня я нарушу Твой запрет и пойду за Тобой в лес.
Сегодня вечером я не встречу Тебя у крыльца и не брошусь к Тебе, переполненная радостью. Хотя мне очень хочется увидеть, как Ты упадешь в сугроб, весело смеясь и в очередной раз повторяя, что если так будет продолжаться и дальше, то летом Тебе придется положить на землю мягкую подстилку. Сегодня я не фыркну в ответ, зная, что ты упал специально…
Сегодня с самого утра во мне шевелилась тревога, как тогда – в день, когда я оказалась у Тебя. Это чувство гнало меня из дому, и никакие двери и засовы не смогли бы меня удержать.
Весь вечер накануне Ты говорил с кем-то по телефону о браконьерах, которые воруют из берлог медвежат по чьей-то прихоти и при этом лишь ранят медведицу, чтобы не могла догнать, но умирала медленно. Ты старался говорить тихо, видимо, чтобы не разбудить меня, но я не спала и слышала, как дрожит Твой голос…
Почему Ты никогда не берешь с собой ружье, даже когда идешь не осматривать чащу, а охотиться на браконьеров?!
Лес кажется чужим и враждебным. Раньше он таким не был…
Я слышала выстрелы вдалеке. Уверена: Ты тоже их слышал... Зачем пытаться спасти того, кто обречен, в ком лишь ярость поддерживает жизнь?..
Бежать тяжело, но я должна справиться. Я чувствую, что Ты где-то рядом. Близко настолько, что я слышу бешеный стук Твоего сердца. Еще я слышу полный отчаяния рев. И вижу…
Всё внутри сжимается, как пружина. Тело охватывает уже забытое чувство невесомости, но оно скоро прекратится. За ним последует удар…
Я чувствую боль и облегчение, потому что слышу Твой голос. Он дрожит, но я знаю, что медведица Тебя не задела. Она защищала медвежат, которых только что лишилась. Она знала (хотя бы по запаху), что Ты не трогал их и не причинил бы вреда ей, но она «озверела» от горя. Да и вообще зимой они плохо соображают... Наверное, поэтому и спят до весны…
И все же никакое горе не дает права возненавидеть весь мир, срывая свое зло на первом, кто подвернулся под горячую руку… лапу… (еще одно из Твоих смешных выражений!) У этих «подвернувшихся» тоже есть близкие, которые их любят…
