КОНКУРС "ДОЛИ" - "Судьба человека"
Александр САМОЙЛЕНКО (г. Керчь, Республика Крым, Россия)
ИЛЮШКА
(рассказ)
Нынче весна пришла рано. Илюшка, сидя у окна на табуретке, смотрел на улицу и думал о том, как бы ему забраться на крышу, да сбросить оттуда мокрый, тяжёлый снег. Крыша с незапамятных времён крытая горбылём, давно прохудилась, и если снег не сбросить, то талая вода нынешней весной непременно хлынет в дом.
– Э - хе-хе-хе-хе, тьфу зараза, – с надрывом покашлял он, ругаясь и сплёвывая на железо к печке. – Илюшка, - хриплым, похмельным голосом окрикнула жена с кровати. После вчерашней пирушки у соседей, Валентина встать вместе с ним не смогла. – Я давно уж поднялся, надось как – то на крышу забраться, вот сижу, кумекаю, как половчее залезть, – отозвался Илюшка, и недовольно засопев заложенным носом, ворчливо добавил. – Могла бы и мне малость винца принести. – Малость, надось,– подразнила Валентина. – Бери лестницу, да полезай с Богом «гундос». Когда уж носопырку вылечишь? Вечно она у тебя заложенная.
– Крыша худая не подступиться, того и гляди провалишься на чердак, поспешишь – курей насмешишь, – со значением сказал Илюшка. Потом он пошарил в карманах штанов. Достав помятую пачку махорочных сигарет, закурил. Неспешно, одну за другой вытянул пару, а между тем на улице рассвело, солнце показалось из-за горизонта и первые его лучи уже растекались по земле. Однако было ещё довольно холодно. Морозные утренники весной заставляли, идущих на работу сельчан прятать шеи в воротники курток, втягивая головы в плечи. Илюшка с интересом наблюдал за тропкой, ведущей к сельмагу, куда тоже с утра потянулся народ, алкаши из местных, деревенских трутней. – Похмеляться идут! – позавидовал он. Голова у него почитай каждый день страдала от частого пьянства, и сегодня, конечно, не прочь был бы он поправить голову. – Получку дали на ферме, кого-то бы встренуть на обратном пути, может дадут хлебануть из горлышка, – прикинул умом Илюшка и дернулся к вешалке за телогрейкой, но остановился. Надо было скидывать с крыши снег, а лезть туда выпившему рискованно, это он хорошо усвоил, проломив однажды под собой крышу и оказавшись полуживым на чердаке. Одумавшись, вернулся на табурет, решив с одеждой повременить и похмелку оставить на после работы.
Вскоре поднялась с кровати Валя, зевая, прошла на кухню, загремела крышкой ведра, зачерпнула ковш воды. Пила жадно, с шумом глотая ледяную воду, в горле её хрипело и гукало. – Печь затопи, мороз в хате! – приказала она мимоходом, возвращаясь на кровать. Жалобно взвизгнули старые пружины, в ту же минуту до Илюшкиных ушей донёсся храп. Посидев еще у окна, он сходил за дровами, затопил печь. Объятые пламенем сухие поленья затрещали. Плита быстро нагрелась, покраснела, и от нее пошло по дому тепло. Илья погрел над нею руки, накинул телогрейку и вышел во двор. Лестница была старая, прелая и потому ненадежная. Илья, осторожно приставив ее к козырьку, полез вверх. С собой на всякий случай прихватил веревку, чтобы привязаться к трубе. Так он делал
каждый год, зная, что снег местами к весне превратился в лед и можно поскользнуться, упасть на землю и разбиться. – Ишь как катко, того и гляди вниз загудишь! – вслух сказал он себе. – Не подохнешь сразу, так напорешься на что-нибудь, калекой станешь.
Снег со своего двора Илюшка убирал регулярно. Как только начинался снегопад, доставал из сарая деревянную лопату и до стылой земли с утра до вечера грёб. Работы зимой, акромя той, чтобы в избе было натоплено, у него больше не было. Двор очищался от снега, а вот до железяк руки не доходили, они валялись повсюду. – Ну вот, к трубе добрался, теперь пояс обвяжу да за неё закреплюсь, – решил он. Однако задуманное Илюшке удалось не сразу. Он долго возился с веревкой, обвязывая себя, та оказалась сырой, местами обледеневшей. После ему пришлось сделать несколько попыток, прежде чем удалось привязать другой конец веревки к трубе, все время ноги опасно скользили по льду, скрытому под снегом.
– Ну, справился, блин,– сделав глубокий вздох, проговорил он вслух. – Смотри, упрел-то как… Илюшка сел на снег, снял шапку и ею вытер лоб.
Посидев несколько минут, заставил себя подняться и принялся сбрасывать снег, со знанием дела орудуя лопатой. Снег был уже мокрым, тяжелым и скоро он уморился, однако на снег садиться не стал, решил передохнуть стоя. Опершись на черенок лопаты, поразмышлял над тем, как бы ему поскорее сделать работу да перехватить мужиков, возвращающихся из магазина; хождение туда за водкой иногда не прекращалось до вечера. Потом Илья снова взялся за дело. Успел кинуть три-четыре раза с конька на сторону огорода, как тут почувствовал, что ноги заскользили по льду и он уже падает. – Чёрт меня задери, – мелькнуло в голове. – Скачусь и трахнусь об землю... хотя хрен, не бывать тому, зря, что ли, веревкой-то я обвязался, она ведь не даст... – Прикинув этак, Илюшка не стал противиться и покатился к краю крыши, а когда до конца ее оставалось совсем немного, искрой пронеслась другая, паническая мысль: «Веревка-то длинна, черт ее задери, как же я об этом не подумал-то, мать честная?!» Он повис в двух метрах над стылой землёй. Верёвка, как оказалось, к большому несчастью, выдержала его. Теперь он беспомощно висел, болтая в воздухе ногами, потому что опереться было не на что. Приложив усилия, попытался было подняться на руках по веревке до карниза, чтобы снова забраться на крышу, но тщетно, силенок на это не хватало. Жизнь Илюшкина висела на волоске, ему с каждой секундой дышалось всё труднее. Веревка сдавливала живот, а развязать узел он не мог, тот оказался затянутым напрочь. «Я умираю», – подумал он. Тело судорожно встрепенулось, с невероятным усилием вобрав в себя воздух, выдохнуть его Илья уже в этот раз не смог и потерял сознание. Вытянутое в струнку тело безжизненно закачалось на слабом ветру.
То, что в последующем с ним начало происходить, нисколько его не смутило, Илья вел себя так, словно не было прошлого, а есть только настоящее. Снизу на него струился ослепительный свет, однако это нисколько ему не мешало, скорее наоборот – какими-то неведомыми доселе ощущениями действовало благостно. Окружающее воспринималось им как должное, и в первую очередь, конечно, сам он, своим присутствием здесь, а также аллея из тысячелетних дубов и дорожка, уходящая вдаль по ней, в конце которой виднелись причудливые ворота. Единственное, пожалуй, что ему было сначала непонятно, и от чего он даже как - будто смутился, так это полное отсутствие на нём какой-либо одежды. Впрочем, неудобство быстро прошло. Ничем не прикрытое естество сделалось, наоборот, комфортным, и в штанах, или хотя бы в трусах, он уже не нуждался. Илюшка не представлял, сколько всего прошло времени, как он оказался в новом качестве.
На него вдруг, словно бы ниоткуда, из воздуха, вышло трое бородатых мужчин, одетых в необычные одежды. Такое одеяние, или нечто подобное, Илья уже где-то видел, но где и когда это было, вспомнить не успел. Неожиданно один из них, тот, что шел посередине, обратился к Илюшке на незнакомом языке, однако слова незнакомца он понял, хотя, надо признать, смысл сказанного до него всё-таки не дошёл. У приятной наружности незнакомца речь была стихотворной, к тому же довольно загадочной для восприятия скудным умом:
«Погублена душа и тело бездыханно, Вином аспид взял смертного в полон,
Сразиться, предстоит тебе с поганым, Суд над тобой пока не завершен.
Твоя душа да возвернется в тело, С надеждою проснется в нем,
Страх, в прошлом за содеянное дело, И жгущих пыток адовых огнем…».
После сказанного таинственная троица растворилась, следов их пребывания на дорожке не осталось. Сияющие золотом ворота в конце аллеи открылись и закрылись, но они туда не входили, Илюшка смотрел как раз на ворота и заметил бы. – Пропали, – подумал он озираясь. Заметив невдалеке скамейку, решил присесть. Соприкосновения с ней нисколько не ощутил, тело было лёгким, воздушным, казалось бы, оттолкнись от дорожки – и он тут же взлетит. От чего сделалось как-то особенно, хорошо. За всю жизнь даже приблизительно не испытав подобного, в полном благодушии Илья наслаждался необычным состоянием. У него теперь ничего не болело, постоянно преследовавшие его в последние годы головные боли и колики в правом боку куда-то исчезли. Тело у Илюшки стало бесчувственным, словно плоть уже не существовала, хотя он по-прежнему с удовольствием созерцал себя голого. Неожиданно зазвучала органная музыка, ненавязчивая и очень приятная слуху, затем послышалось песнопение, убаюкивающее и ласковое. Илья радовался аллее из сказочных дубов, пышной растительности под ними и ярким солнечным кругам, оставленным лучами, пробившимися сквозь ветви.
И надо же было такому тут случиться: когда Илья посмотрел прямо перед собой вниз, дорожка под ним вдруг разверзлась, и это разрушило то совершенство, в котором он только что пребывал...
– Ой, да что же это такое творится?! Господи, помоги! – вскрикнул Илюшка, увидев себя распростертым на земле и бегающую возле него с кухонным ножом Вальку.
К ним во двор бежали деревенские. Валька, увидев их, завопила:
– Илюха задавился, Илюха задавился! Примерно с десяток мужиков и баб успели уже забежать в Илюхин двор, и двое мужиков с ходу бросились к телу Ильи, а в это время тот открыл глаза. – Он глядит, он живой! – снова завопила Валька. – Смотри -ка, гляделками лупает!
– Водочки дайте ему скорее хлебнуть, – сказал Ромка, давний Валюхин приятель. – От водки сразу дыханье пробьет. У нас случай был в лесу, в прошлом году деревья валили, так Митьку придавило елкой, думали каюк ему, хорошо водка с собой была, дали хлебнуть, задышал.
– Не хочу, – четко и довольно громко произнес Илья и закрыл глаза.
– Чего это ты не хочешь? – удивилась Валька, – Водку, что ли, не хочешь, дурак?
– Сюда не хочу, к вам не хочу, – еще громче сказал Илья, чем привёл в дикий восторг собравшихся возле него деревенских.
Они разом загалдели и засмеялись, даже на несколько минут забыли про Илью, помочь ему подняться с земли никто из них не догадался.
– Ха-ха-ох! – широко открыв рот, хохотнула Валька. -Допился, видать, совсем уже! Зря я тебя спасала, что ли? Сама-то чуть на том свете не оказалась! Выскочила – он, зараза, висит, а если бы спала? Вовремя очнулась да к окну сразу прильнула да увидала. Развернулась, в дом за ножом, растерялась, сразу-то не сообразила взять. С лестницы едва не слетела, трещит подо мной, горе прямо! Нож ведь еще такой же тупой, как Илья, еле перепилила верёвку на пузе, а поддержать уж сил не хватило, здорово он шмякнулся на задницу свою костлявую, аж земелька гукнула. Ладно, минуты две всего провисел, а то бы тю-тю Илюшка на небо! – Валька посмеялась словам, а больше от удовольствия, что было во дворе происшествие, но счастливо закончилось. – Вставай уже, испростынешь весь на земле! – прикрикнула она на Илью и ткнула в бок носком валенка.
– А ну давай, хватай его за руки да за ноги, мужики, и волоком в избу, раз самому не хочется, – предложил Ромка.
Дружно подхватив, Илюшку, мужики торопливо занесли его в избу и там, по Валькиному наущению, положили спасенного на кровать. Справившись с делами, с чувством удачно выполненной работы, гости вместе с хозяйкой сели за стол бражничать. Благо водки хватало на всех. Сначала Ромка налил каждому, кто был за столом, а после, подумав, плеснул ещё в одну кружку для хозяина. На тару, не мытую с прошлого вечера, никто внимания не обратил.
– Илья иди уже к нам, похмелись, да заодно обмой чудесное спасение, – смеясь позвала мужа Валька. Илюшка промолчал, и она, не чокаясь ни с кем, выпила свою порцию. За ней последовали другие, тоже не чокаясь, как на поминках. Илья продолжал хранить молчание, и про него вскоре совсем забыли. Мужики слегка опьянели, один пытался затянуть песню, но его никто не поддержал, и он, помычав умолк. Поднялся невероятно, громкий галдеж, и больше всех говорила хозяйка, раскрасневшаяся и добрая к гостям.
«Когда уж они уберутся отсюда?» – впервые с неудовольствием подумал Илья, может быть впервые за многие годы. В этом доме почти всегда присутствовало беспробудное пьянство. Выпивать не хотелось, мало того, до него доносился с кухни ставший почему-то отвратительным запах спиртного, и от него тошнило. Илья сдерживал подступавшую рвоту и думал, размышляя о том, как чуть не погиб, и о том странном видении, в котором он чувствовал себя так хорошо. Что-то невероятное произошло после того, как он повис на веревке. Эта красивая аллея и эти старцы вдруг... То ли сон такой был, пока не дышал, то ли ум у него помутился... «А может, я ненадолго помер, да попал на тот свет?» – подумалось ему, и от такой мысли стало жарко, Илью бросило в пот. Ведь он запомнил все, до мелких подробностей, даже смог бы воспроизвести песнопение. Так же ясно ему представлялась и дорожка, уходящая вдаль, и ворота. – «Все же что там за ворота, куда они ведут? – забеспокоился Илюшка и даже сел, но, увидев пьяную компанию, опять лёг. – Кто-то ведь там живет, если, конечно, все это не «белочка»? Попей с мое, так и небо с овчинку покажется...».
Илья пустился в безрадостные воспоминания. Вспомнил детство, свою первую выпивку, ему было тогда лет десять от роду и все произошло, как и должно произойти в таком случае. Оказался в компании годами намного старше себя парней, и те чуть ли не силком заставили пить водку, а потом долго потешались над ним, наблюдая как он окосевший, шатается и при этом громко, по-мужицки матерится. Потом еще и еще были выпивки, и если бы не армия, то уже в молодости неизвестно чем бы закончилось. Может, оказался бы в тюряге или зарезали бы его в пьяной драке, как некоторых закадычных дружков... Илюшка поёжился и с минуту прислушивался, пытаясь понять слова, а скорее отрывки слов, похожих больше на бормотание, доносившееся из кухни. Это ему не удалось, и он опять стал вспоминать прошлое, радуясь тому, что о нём забыли и никто к нему не пристает с разговорами. С трудом воспроизведя в памяти картину прихода из армии, с сожалением глубоко вздохнул. В те годы, пожалуй, были последние счастливые моменты в жизни. Пил неохотно и мало, настраивался на учебу, к девчонкам наладился бегать в соседний богатый поселок, где проживали семьи нефтяников, вспомнил свою первую любовь. «Зря я тогда на Татьяне не женился, вот была бы семья так семья. Непьющая, хозяйственная из Татьяны жена бы вышла, – с горечью подумалось ему, – и я при ней: сытый, чистый, обстиранный. Э-э да что говорить, нашел пьянь на свою голову! Баба, а больше меня, мужика, заливает в рот, чтоб ей, Вальке, пусто было, спились оба, дальше уж некуда... Илье сильно захотелось курить, но еще больше того не хотелось вставать и идти за куревом на кухню, где сидела компания. Бурчание, доносившееся оттуда, уже было совсем глухим и не постоянным, и поэтому Илюшка решил для себя, что как только бражники вовсе утихнут, тогда он сходит за сигаретами.
Необъяснимое, подсознательное чувство, словно издалека, ненавязчиво, а в то же время настойчиво возвращало его раз за разом в те события, произошедшие с ним час или полтора назад. Нет, он, конечно, способен был размышлять и о другом, но предсмертные картинки оказались намного ярче, сочнее в сознании, и расставаться с ними не хотелось. В конце концов Илья, совершенно забыв про курево, всецело поглотился приятными видениями. Мелькнули только несколько раз еще мысли о ничтожном существовании, и все! Ада Илья не боялся, потому что не знал его, он боялся продолжения беспробудной пьянки с Валюхой, да и не только с ней, мало ли еще с кем. Илья за это короткое время, с момента своего чудесного спасения, успел возненавидеть все, что его окружало: водку, людей, их бесконечные разговоры про ту же водку, и мучительное похмелье. Такая жизнь ему теперь казалась страшнее любого ада. Он не ходил в церковь, упоминание старцев о пытках огнем в аду нисколько не страшило. Мысленно настроив и подчинив организм, все, что находилось в нем своим мыслям, своему единственному желанию, Илья в предвкушении лучшей доли перестал существовать на Земле, остановив собственное, хоть и пропитое, но еще доброе к людям, да и ко всему живому сердце.
Они приходили в более-менее нормальное состояние с трудом, вся компания заночевала в Илюшкиной избе. Заснули сидя, уронив головы на стол. Валюхе очень захотелось пить. Она, шатаясь, рискуя запнуться о валявшееся на полу барахло, сходила к ведру, где должна была быть вода, но там ее не оказалось, и тогда, по заведённому с давних пор правилу, позвала Илью. Муж не отозвался, что показалось странным. Илья обычно всегда по первому зову вставал и старательно исполнял ее прихоти. Валька проковыляла к нему, толкнула в бок, тело Ильи было безжизненным, не податливым и очень холодным. До нее не сразу дошло, что он мёртв, а когда дошло, она взвыла высоко по – бабьи, точно так, как воют в деревнях по покойнику.
