Дедовец Михаил (г. Гомель, Республика Беларусь)

Номинация ПУБЛИЦИСТИКА

 

 

На поле ратном и мирном

 

         Над Берлином всю ночь грохотала артиллерия и метались всполохи пожаров. Война подходила к концу. Кругом уже вовсю бушевала весна.

         У сержанта Лашкевича, часового у штаба командующего артиллерией 3-й армии 2-го Белорусского фронта, заканчивалось дежурство, когда через светомаскировку открытого окна он услышал громкий, радостный голос радиста:

- Ура-а-а! Знамя над Рейхстагом! Победа-а!

         От переполнивших душу чувств часовому хотелось петь. Но куда там. Служба есть служба. Да и недобитые гитлеровцы шныряют кругом. Смотри в оба. А тут как раз, по посыпанной речным песком аллее, обсаженной буйно цветущей сиренью, идет к штабу командующий артиллерией генерал-лейтенант Владимиров. У часового родилась дерзкая мысль: первому сообщить генералу долгожданную новость. Но как это сделать? Словом выразить нельзя – нарушишь Устав. Решение пришло мгновенно. Часовой сорвал ветку сирени, вставил ее в ствол карабина и дальше чем положено отставил оружие от ноги, чтобы привлечь внимание генерала. Нарушение небольшое, но генерал сразу его заметил и все понял. Подошел к часовому, не по-уставному, а по-отцовски мягко спросил:

- Ну что, солдат, победа?

         Сменившись с поста, Лашкевич попытался вздремнуть, но к опьяненному радостной вестью солдату сон не шел. За окном задушевно пели соловьи, хоть и немецкие, а трели с коленцами выделывали такие, как в Чечерске, что на Гомельщине. Мысли и воспоминания сразу же перенесли парня  в родные края. Вспомнилась большая дружная крестьянская семья, детство, юношество, тяга к учебе. Кажется, только начали жить по-человечески, строили планы на будущее, а тут…Война. Оккупация. Подростки в это время вредили немцам как могли: ложили деревья на железнодорожные пути, «подрезали» столбы связи. Заготавливали продукты для партизан. Однажды спасли еврейскую девушку от концлагеря. Правда, сам Лашкевич чуть не погиб из-за этого. Мать чудом вырвала его из лап разъяренного фашистского автоматчика.

         Лето 1944 года принесло освобождение населению Чечерска, и Адам Лашкевич вступил добровольцем в 291-й запасной стрелковый полк 2-го Белорусского фронта. Сразу же, под Рогачевом, получил первое боевое крещение и ранение. Чудом остался жив. Почти километр с поля боя его тащила на носилках-волокуше собака медицинской службы.

         На всю оставшуюся жизнь врезался в память бой под деревней Самохваловичи. А было это 7 июля 1944 года, когда в районе Магулищи находилась в окружении пятидесятитысячная группировка неприятеля. На ее пути оказался и артдивизион Лашкевича в количестве 120 человек. В деревне базировалась еще одна артиллерийская часть. В это же время по Слуцкому шоссе проходили различные тыловые части, которые еще с марта вели бои. Силы были неравные. После того страшного боя в живых в артдивизионе Лашкевича осталось меньше половины. И все же фашисты не вырвались из «котла», подразделениями сдавались в плен. Среди них выделялись рослые, упитанные солдаты. Потом стало известно, что это были «отборные» вышколенные гитлеровцы, специально подготовленные для парадного марша в Москве. Но надежды врагов на победу не оправдались. В результате проведенной операции советских войск «Багратион» фашисты сами оказались в плену и впоследствии брели во время Парада Победы в колонне военнопленных по Красной площади, а вслед за ними шли моечные машины, смывая грязь фашизма с московских улиц. После Самохвалович военные дороги повели Адама Лашкевича дальше. На Запад. Вплоть до Берлина. Там, на стенах Рейхстага, есть и его выведенная крупным шрифтом фамилия. Но все это было позже.

         В боях за Кенингсберг погиб его друг Николай. Лашкевич выжил в этих кровопролитных сражениях и был награжден медалью «За взятие Кенингсберга». Здесь же ничем не примечательный случай определил его дальнейшую судьбу и будущую профессию учителя.

         На подступах к Кенингсбергу, прячась от снайперских пуль в особняке какого-то фон-барона, бойцы нашли на чердаке груду книг. Среди этих книг был сборник стихов 1938 года издания на белорусском языке московской поэтессы Евгении Пфляумбаум. Каким образом эти произведения попали в Восточную Пруссию, остается загадкой. Но теплые, искренние, правдивые стихи на родном белорусском языке среди бушующего вражеского огня, на чужбине, очаровали молодого бойца. Не равнодушный к литературе, особенно к поэзии, Лашкевич был поражен стихотворением «Моя семья». В нем автор словно подсмотрел жизнь семьи Лашкевичей. Настолько все было описано правдоподобно. В конце книги было предложение дать по указанному адресу свой отзыв о прочитанных стихах. Молодой сержант в тайне от товарищей направил письмо-треугольник в Москву, не надеясь на ответ. Каково же было его удивление и его опешивших товарищей, когда по длинным, разбитым войной дорогам пришла весточка от поэтессы. Между ними завязалась переписка. Скоро боец получил по фронтовой почте и фотографию девушки-поэтессы, чуть старше его по возрасту. С комсомольским билетом и этой фотографией у сердца в кармане гимнастерки ходил он в бой. Но только через десять лет Лашкевич признался, что это была его первая романтическая любовь, оберегавшая от смерти в боях за Родину. Но поэтесса после Победы написала искреннее письмо о том, что, как и многие девушки в то время, она хотела морально поддержать молодого бойца в огненные годы войны. Лашкевич не таил обиды на девушку.

После войны и двух лет службы в армии он осуществил свою мечту: поступил в пединститут. Стал преподавателем. Он около сорока лет учил детей в Чечерске в средних школах №1 и №2 своим любимым предметам - история, география, обществоведения. Восемнадцать лет работал завучем.

         Адам Владимирович Лашкевич – кавалер многих боевых и трудовых наград. В последнее время он проживал в Советском районе в семье своей дочери Светланы, преподавателя одного из вузов областного центра. Несмотря на боевые ранения, немолодой возраст, он часто бывал в школах, учебных заведениях и трудовых коллективах. Такая беспокойная натура, ветеран не мог просто так сидеть без дела.

 

Декабрь 2013г.