Юрий Поляков21 ИЮНЯ 1941 ГОДА. СОН
Приближались роковые сороковые годы…
Александр Блок
«О назначении поэта»
Сегодня я один
за всех
в ответе.
День до войны.
Как этот день хорош!
И знаю я один
на белом свете,
Что завтра
белым
свет не назовешь!
Что я могу
перед такой бедою?!
Могу — кричать,
в парадные стучась.
— Спешите, люди,
запастись едою
И завтрашнее
сделайте сейчас!
Наверно, можно многое исправить,
Страну набатом
загодя подняв!
Кто не умеет,
научитесь плавать —
Ведь до Берлина столько переправ!
Внезапности не будет.
Это — много.
Но завтра
ваш отец, любимый, муж
Уйдет в четырёхлетнюю дорогу.
Длинною в двадцать миллионов душ.
И вот еще:
враг мощен и неистов… —
Но хмыкнет паренёк
лет двадцати:
— Мы закидаем шапками фашистов,
Не дав границу даже перейти!.. —
А я про двадцать миллионов шапок,
Про все,
что завтра грянет,
промолчу.
Я так скажу:
— Фашист кичлив,
но шаток —
Одна потеха русскому плечу…
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ, БРАТЦЫ?!
Душа,
как судорогой, сведена,
Когда я думаю
о тех солдатах наших,
Двадцать второго,
на рассвете,
павших
И даже не узнавших,
что — война!
И если есть
какой-то мир иной,
Где тем погибшим
суждено собраться,
Стоят они там
смутною толпой
И вопрошают:
— Что случилось, братцы?!
ГАЗЕТА
Комплект газеты «Правда»
За сорок первый год.
Почины и парады:
«Дадим!»,
«Возьмём!»,
«Вперёд!»
Ударники, герои,
Гул строек по стране…
Июнь.
Двадцать второе.
Ни слова о войне.
Уже горит граница
И кровь течёт рекой.
Газетная страница
Ещё хранит покой.
Уже легли утраты
На вечные весы.
Война достигнет завтра
Газетной полосы.
Мы выжили.
Мы это
Умели испокон.
Мне свежую газету
Приносит почтальон.
СВАДЕБНАЯ ФОТОГРАФИЯ
Она не выдержала и смеется,
В его плечо шутливо упершись.
…Он через месяц станет добровольцем,
Его подхватит фронтовая жизнь.
Нахмурясь, чтобы не расхохотаться,
Он купчик обвенчавшийся. Точь-в-точь!
…Ей голодать, известий дожидаться,
Мечтать о нем, работать день и ночь.
Своей забаве безмятежно рады,
Они не могут заглянуть вперед.
…Он не вернется из-под Сталинграда.
Она в эвакуации умрет.
А если б знали, что судьба им прочит,
На что войною каждый обречён?!
…Она так заразительно хохочет,
Через мгновенье засмеётся он.
ВДОВА
Она его не позабудет —
На эту память хватит сил.
Она до гроба помнить будет,
Как собирался,
уходил,
Как похоронку получила
И не поверила сперва,
Как сердце к боли приучила,
Нашла утешные слова,
Что, мол, у жизни —
тыща граней,
А нежность —
разве это грех?
Но был погибших всех желанней,
Но павших был достойней всех.
И на года,
что вместе были,
Она взирает снизу ввысь…
А уж ведь как недружно жили:
Война —
не то бы разошлись!
БАБУШКА
Включаю телевизор:
танки, грохот,
Врага под корень режет пулемет…
А бабушка моя
тревожно вздрогнет,
Вязанье сложит,
в кухню перейдет,
На всю квартиру —
крики,
рёв орудий…
— Куда же ты?
— Да мочи, милый, нет.
— Так это ж — немцев!
— Тоже, внучек, люди…
В борьбе с фашистским зверем
пал мой дед!
КЛЮЧИ
На фронте не убили никого!
Война резка —
в словах не нужно резкости:
Все миллионы —
все до одного —
Пропали без вести.
Дед летом сорок первого пропал.
А может быть,
ошибся писарь где-то?
Ведь фронтовик безногий уверял:
Мол, в сорок пятом
в Праге
видел деда!
…Сосед приемник за полночь включит,
Сухая половица в доме скрипнет —
И бабушка моя
проснется,
вскрикнет
И успокоится:
дед взял на фронт ключи…
СУМАСШЕДШАЯ
Она кричала о войне,
О переломном сорок третьем…
Я замер — показалось мне,
Что до сих пор война на свете!
Она кричала о врагах,
О наших танках,
О голоде и о станках,
О спекулянтах,
О том, что вот она верна,
И про «овчарок».
В её глазах была война —
Свечной оплавленный огарок.
Закон ей в этом не мешал,
Она ещё кричала что-то.
Вокруг был мир, кругом лежал
Снег цвета довоенных фото.
