А Н О Н С
Меня всегда поражало бесценное свойство человеческой памяти хранить в своих глубоких тайниках, казалось бы, незначительные события далекого прошлого. Но временами она как бы раздвигала своими мощными руками нагроможденные друг на друга временные пласты, выставляя на поверхность давно погребенные воспоминания. Видимо, это была кажущаяся незначительность, а память делала свой естественный единственный, только ей ведомый отбор, который она считала важным, и не собиралась ничего стирать или наоборот - хранить навечно. Когда же человеческое сознание поражала молния какого-либо жизненного эпизода, память безошибочно ярко высвечивала давно забытое происшествие, которое в молодости не так уж как будто и запомнилось тебе, а сейчас вдруг заиграло новыми гранями и неожиданно взволновало тебя, спустя много, много лет…
Так произошло со мной. Как-то вечером, сидя перед телевизором, я был страшно потрясен анонсом одного кинофильма. Как я понял, речь шла о событиях тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
«Ночь. Стук в дверь. Черные кожанки, испуганные глаза домашних. Отца – «врага народа» увозят в темноту, в дождь».
Следующий эпизод. «Девочка-школьница стоит перед женщиной, видимо, учительницей, и та ей упорно внушает: «Завтра, перед всей школой, перед своими товарищами, ты откажешься от своего отца!»
Это был ужасный эпизод. У меня перехватило дыхание, я весь напрягся и, вперившись в экран телевизора, ждал следующего эпизода. Но это был анонс. Я так и не узнал – отказалась ли девочка от своего родного отца.
Мне повезло, я не пережил это жуткое время. Я родился позже в семье крымско-татарского интеллигента. И хотя не перенес всех тягот и ужасов, которые пришлось пережить моим родным, кое-что коснулось и меня. И всегда на любопытный вопрос: «Ты кто по национальности?» Я отвечал гордо: «Я – крымский татарин!»
Анонс, который я увидел, так поразил меня, что долгое время у меня было подавленное состояние. И почему-то на память приходил один и тот же эпизод из далекого детства…
1960 год. К нам в класс пришел новый ученик. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить – отличник!. Прежде всего, поражала его большая голова. Это не была большая голова кретина, это была умная голова с выпуклыми лобными костями. Новенький был подтянут, общителен, уверен в себе, воспитан. Решительным шагом он направился к указанной ему парте и, устроившись, стал внимательно слушать учителя, не отвлекаясь по пустякам. На перемене мы познакомились поближе. Звали его Олег, фамилия Шевчук, отец – военный, имел большое звание, служил несколько лет в Германии, и это время Олег с матерью жили в Москве. Сейчас отца направили служить в наш город.
Седьмой класс… Что в этом возрасте может разъединять детей. Минутные ссоры, безобидные драки. Пока ничего этого не было, и на следующий день Олег был уже своим человеком в классе. Он был лидер. До появления новенького класс в основном ориентировался на меня. Я отлично учился, со мной многие считались, но не было во мне, как это называют сейчас, «коммуникабельности». Несколько верных друзей всегда были рядом со мной, но не обладал я той способностью легкого общения, которая отличала Олега.
Через три дня после прихода в класс новенького был день его рождения. Олег пригласил к себе новых друзей. Конечно, это были лучшие ученики класса. В том, кого он пригласил к себе на день рождения, чувствовалась направляющая рука. И рука эта была рукой матери, как мы поняли позже.
Высокая, властная на вид, полная блондинка, с улыбающимся приятным лицом встречала нас на пороге шикарной, по тем временам, квартиры. Не у многих учеников нашего класса была такая обстановка в доме. Поразило нас и обилие блюд на столе. Хозяйка усердно накладывала нам полные тарелки, расспрашивая о школьных делах. После еды Олег продемонстрировал нам заграничные диковинки, привезенные отцом из-за границы: портативный японский транзистор, магнитофон… Девочки с восторгом рассматривали альбом с цветными фотографиями заграничных кинозвезд в изысканных туалетах.
Класс наш, за исключением нескольких человек, состоял в основном из детей малообеспеченных интеллигентов, и все, что показывал нам Олег, вызывало искреннее удивление и восторг.
Мать Олега, Ольга Васильевна, как представил ее нам сын, активно участвовала в наших разговорах, быстро познакомилась со всеми. Имя нашей Хуаны удивило ее.
-Это твое настоящее имя? Ты кто по нации? – спросила она.
Девочка смущенно улыбнулась и тихо произнесла:
- Испанка.
Хуана была дочерью испанских эмигрантов, бежавших от диктаторского режима Франко в Советский Союз.
- Испанка? – воскликнула Ольга Васильевна, - как романтично!
И все присутствующие тоже с удивлением посмотрели на смущенную одноклассницу, как будто только сегодня узнали, что у них в классе есть испанка.
- И ты тоже испанец? Как тебя зовут? – обратилась ко мне, улыбаясь, мать Олега.
Мы с Хуаной были очень похожи, нас нередко принимали за брата и сестру – черные вьющиеся волосы, большие черные глаза, только ростом она была немного меньше меня. Жили мы в одном дворе. Хуана была моя общепризнанная подружка.
- Меня зовут Эмир, - ответил я. – Я - крымский татарин.
- Ах, вот оно что! – воскликнула Ольга Васильевна, и улыбка исчезла с ее лица.
После дня рождения Олега отношение его ко мне странным образом изменилось. Явная симпатия постепенно стала охладевать и превратилась в соперничество. Он ничего не говорил мне неприятного, а просто отошел от меня, обращаясь ко мне только в случае крайней необходимости. По многим предметам мы с ним шли одинаково, но по некоторым новенький опережал меня по знаниям, например, по химии. Ему все давалось легко, он схватывал на лету объяснения учителя. Это был очень сообразительный развитый мальчик. Видимо, родители много времени уделяли своему единственному ребенку.
Олег постепенно утверждал в классе свой авторитет. Делал он это по-своему. Однажды он, например, съел на спор целый лимон, чтобы доказать силу воли. Всем девочкам в классе он раздарил оригинальные немецкие открытки с изображением забавных пастушков и пастушек. Но особенно он одаривал вниманием мою подругу.
Как истинная представительница слабого пола Хуана естественно не могла устоять перед соблазном. Однажды я не пошел в школу, у меня болела голова, и, поджидая Хуану у окна, я увидел, как во двор въехала легковая машина ЗИЛ. Из нее выпорхнула, счастливо улыбаясь, моя соседка. Заметив меня, Хуана торопливо распрощалась с сидящим в машине вместе с отцом Олегом и скрылась за дверью своей квартиры. А вечером, зайдя ко мне, Хуана, краснея, проговорила:
- Эмирчик, ты знаешь, я не смогу пойти сегодня в театр с тобой, так много задали по-английскому.
Мой отец в то время работал гримером в театре юного зрителя и изредка доставал нам контрамарки на премьеры. Эти дни для нас с Хуаной всегда были праздниками. И вот сегодня она отказывается идти со мной в театр, приводя какую-то неестественную причину. Я не верил своей подруге, но гордость не позволяла мне сказать ей об этом.
Преподавательница английского языка была нашим куратором. Мы все страшно ее боялись. Она была очень строгая женщина, но свой предмет знала прекрасно. Теперь, спустя много лет я понимаю, что благодаря ее строгости наши одноклассники после окончания школы-десятилетки без особого труда поступали в институт иностранных языков, но тогда она была для нас «мегерой».
Один я не пошел в театр и на удивленный вопрос отца, почему я не иду на премьеру, сослался на головную боль.
Утром, переступая порог своего класса, я услышал распоряжение Олега:
- Сегодня «мегере» бойкот! Никто на английском отвечать не будет! Трудный материал!
В ответ послышались голоса недовольных – это были те, кто готовился к уроку, их перебивали голоса не выучивших урок.
- Ты тоже не выучил?- удивленно спросил я инициатора бойкота, проходя мимо его парты к своей.
- Я то выучил, а вот Хуана не успела, мы вчера с ней в кино ходили вечером, - добавил он, глядя мне прямо в глаза.
Я посмотрел в сторону Хуаны. Она сидела, уткнувшись в учебник, и как будто не слышала нашего разговора. «Так вот оно что? Вот почему она не пошла со мной в театр? Нет, от меня не дождетесь!» - с обидой решил я.
Я подошел к Олегу и отчетливо произнес:
-Учти! Я в эти игры не играю! Если вызовут, буду отвечать!
В эту минуту раздался звонок к уроку и на пороге появилась наша Никирина Панаётовна. Она всегда приходила на свой урок с первым звонком.
- Good moning, children!* - сказала она, направляясь к столу.
Подождав, пока мы тихо усядемся, учительница начала урок. Поглядев в журнал, «мегера» вызвала к доске заядлого двоечника, и тот без особых усилий со своей стороны добавил к запасу уже имевшихся двоек еще одну. Поставив жирную двойку и попугав, что оставит его на второй год, Никирина решила в назидание двоечникам показать хороший ответ и вызвала отвечать Олега Шевчука. Хорошую отметку у «мегеры» очень нелегко было получить. Только двое из всего класса иногда получали пятерки по английскому языку: я и Олег.
Шевчук уверенно вышел к доске и, остановившись за спиной англичанки, стоял, молча. Класс напряженно ждал. Никирина Панаётовна сидела спойно, ожидая ответа. Прошла минута, две – Олег молчал. Не слыша ответа, «мигера» оторвалась от журнала, который она тщательно изучала, и повернула к ученику недоуменное лицо.
- Ну, Шевчук. Answer your home work, please.**
Олег продолжал молчать.
- Sit down, - недовольно проговорила учительница. - I don,t anderstand your…***
Шевчук, гордо выпрямившись, вернулся на свое место. Он был очень доволен собой – каким героем он выглядел сейчас в глазах всего класса, а особенно в глазах Хуаны, ведь этот «подвиг» он совершил ради нее.
Тем временем Никирина Панаётовна растерянно оглядела притихший класс. Все сидели, уткнувшись в книги, избегая взгляда учительницы. И тут ее глаза встретились с моими.
- Кемалов, вы будете отвечать?
Растерявшись, она сама не заметила, как перешла на русский язык, что было против ее правил. Она явно была выбита из колеи.
Не ответив, я вышел из-за парты, подошел к доске и стал уверенно отвечать. Никирина осталась довольна ответом и с удовольствием поставила пятерку. На этом опрос учеников окончился, и учительница принялась объяснять новый материал. Уложившись строго по времени, она написала на доске домашнее задание, и тут прозвенел долгожданный звонок, предвещающий конец урока. Собрав со стола свои вещи, «мерега» вышла, не сказав нам обычного "good bye!” ****
Как только за «мегерой» закрылась дверь, Олег повернулся ко мне лицом, и губы его отчетливо произнесли: «предатель!» Причем слово это было произнесено с какой-то особой интонацией, в нем был заключен особый смысл. Я чувствовал это по ухмылке на его лице, по особому блеску его глаз. Шум в классе разом стих. Кровь бросилась мне в голову. Не помня себя, я ринулся к обидчику и схватился с ним в рукопашную. Как еще иначе я, мальчишка, мог защитить себя. Это слово было ненавистно мне, оно стояло передо мною, написанное огромными прописными буквами. Мы были заклеймены им. Любой подонок мог безнаказанно бросить его нам в лицо, и никто, кроме нас самих, не собирался защищать нас от него. Вот почему я готов был драться, кусаться, отдирая от себя это выжженное на целом народе клеймо.
Олег явно не ожидал такой реакции. Он растерялся и, отбиваясь от меня, только повторял:
- Ты, что, сумасшедший?! Ты, что?..
В тот день были вызваны в школу наши родители: мои и Олега. Пошел мой отец. Я не сказал отцу, зачем его вызывают, но, видимо, кое-что ему объяснила Хуана. Вернувшись из школы домой, отец подошел ко мне, положил руку мне на плечо и, молча притянул к себе. А матери сказал: «У нас хороший сын!»
И сейчас, по прошествии тридцати лет, я не могу спокойно слышать слово «предатель». Меня трясет от слов «враг народа». Сколько ошибок было совершено!.. Сколько погублено невинных людей!.. Когда я увидел тот злополучный анонс, я подумал: «Бедная девочка. Какой сложный выбор она должна сделать. Еще не оформившаяся личность… Если ей успели расшифровать мудреные абстрактные понятия: честь, совесть, гордость, патриотизм – она сделает правильный выбор, если же нет – то из нее легко будет слепить человека-угря, приспособленца. Как хрупки детские души… «Или ты откажешься от своего отца, или у тебя не будет будущего!» - долго звучали у меня в ушах жестокие слова, как эхо проклятых лет.
