Ольга Прилуцкая Мишка, дружок его, тоже любил ее. Какие баталии между ними из-за этого случались порой! Хозяйка уж, наверное, и не рада бывала, что приютила двух донжуанов, но в жилье с пропитанием почему-то им не отказывала. Хотя, нет! Мишка не был донжуаном! Тот верно хранил свои чувства к ней, одной-единственной. Мишель вообще был аристократом. По замашкам своим да и по происхождению, надо полагать, тоже. Ну, не всем же быть голубых кровей. Он всегда давал понять это дружку-сопернику, стараясь ни в чем ему не уступать. И у него, наверняка, есть дворянские корни. А год назад Мишка ушел от них. Нет, не на другую квартиру, в мир иной. Достойно уходил, нечего сказать, как настоящий мужик!
«Ох-хо-хо-хо-хо! Старость — не радость! А ведь я не намного моложе Мишеля…— Размышлял Он. — Не помню вот, перед сном-то вчера принимал таблетку или нет? Суставы замучили. Ходить как следует не могу, хромаю. Потому и лежу все больше. А по молодости-то как бывало! Загуляешь часов до трех ночи — все девки в округе твои! Домой вернешься, хозяйка спит. Калитка на засове. Шуметь нельзя, не будить же улицу. Приходилось и через забор сигать. А наутро — прятать свою «бесстыжую морду» от осуждающих глаз хозяйки и дружка Мишки. Ну, любил уходить в загулы, «кобелировал», что тут поделаешь. Может, и кости-то теперь потому болят, что прыгал и падал частенько, барьеры, так сказать, брал…
Кошка хозяйская приоткрыла дверь комнаты, пробралась к нему. Знает, ведь, что нельзя ей сюда — нет, лезет, будто здесь мышами кормят. Мурчит, трется, как родная, в глаза заглядывает. Не родня ты мне, не примазывайся! Говорят, черные кошки лечат. Может, правда? Вот! До шеи добралась. Что, хондроз мой учуяла? Ну, полежи, полежи…. Согрела. Полегчало. О, и остальные за ней приперлись. Их в доме шестеро. Шевелиться не хочется, чтобы прогнать их. Всю жизнь Он поражался пристрастию хозяйки к этим тварям! Все самое вкусненькое им! Тронуть никого из этой кошачьей своры не моги! А они, что хотят, то и творят в доме. Вот рыжая привязалась. Хозяйка называет ее золотой. Что надо? Может, думаешь, я твой папа родной? Нет уж, избави Боже меня от таких деток! Я вам не хозяйка… Ну, куда, куда? Иглоукалывания я не заказывал! Брысь!!
Умчались на кухню. Оттуда мясным пахнуло. Хозяйка что-то вкусное сварганила. Молодец она! Вот над кем время не властно! Она, конечно, помоложе их с Мишкой. Но тоже не девочка. Голос только по-прежнему молодо звенит, да готовит, как раньше, вкусно. Пройтись и ему до кухни, что ли?
Кряхтя, Он еле-еле поднялся, и, приволакивая левую конечность, поплелся в сторону летней кухни, откуда шли дразнящие обоняние ароматы.
«А это еще что за чудище нарисовалось?!» — ахнул Он и тут же сообразил, что видит собственное отражение в зеркале, которое недавно поставили в прихожей. Никак к нему привыкнуть не может… Да, похоже, «дошел» до ручки!
«Гости в доме? Не слышал, когда и кто пришел. Это раньше слух был отменным, любого пришлого чуял еще у калитки. Кстати, о калитке… Кто это там возле нее стоит? Батюшки, да это же соседка Манька!»
Еще один беглый взгляд в зеркало. Тряхнул своей некогда неотразимой рыжей «гривой». Не одну она свела с ума… Приосанился. Глаза пошире распахнуть, слезу, выступившую от солнца после темноватой комнаты, смахнуть… Да я же еще ничего себе! Две ступеньки вниз нужно преодолеть… Кости болят? Какие кости, когда дама рядом! Ах, как забилось сердце… Какой чудесный день! Солнце ласкает… Записку бы оставить соседке, да во дворе-то как-то неловко писать. И конечность уже не очень-то легко поднять. Ой, Манька присела… Красавица ты моя, Манечка! «Вторая молодость приходит к тому, кто первую сберег!» Сам не заметил, как у калитки оказался. И, кажется, даже не прихрамывал, когда бежал. Только открыл рот, чтобы радостно прокричать «Мадам, я у ваших ног!», как жаркой волной всего обдало. Ничего, бывало и раньше подобное. Давно, правда, давненько! Голова закружилась… Не понял, как и в самом деле оказался в ногах низкорослой Маньки. Быстренько сделать вид, что специально, по-рыцарски припал на колено… Немедленно подняться!
— Рыжик! Рыжуша! Да разве можно тебе на такую жару в твоей-то шубе выходить?! Не бережешь ты себя, мой золотой! А ведь тебе уже 126 лет по человеческим меркам! Донжуан ты мой!
Ох, уж эта хозяйка! Все испортила! В каком свете выставила перед девочкой. Впрочем, девочка-то, болонка соседская, не многим младше его. Когда он, выброшенный хозяевами матери на улицу, поскитавшись с год, поселился в этом доме, Манька только на свет появилась, - ее щенком к ним в гости приносили.
Ну, все! Хозяйка! Любимая женщина, называется! Так бестактно о возрасте напомнила! При Маньке, при кошках! Ну, вот и тащи теперь меня в дом на ручках! Старенький я, старенький…
