Номинация «Малая проза»

 

Владимир Щербаков

 

СВИДЕТЕЛЬ

 

     Произошло это на самой окраине СССР, в Советской Гавани, в 1991 году, на излете эпохи «развитого социализма». Я тогда был подполковником, служил начальником судебно-медицинской лаборатории флотского объединения. Лето стояло традиционно туманное для этих краев, холодное, а потому — мерзкое. 

     Тем июльским, типичным влажно-серым утром служебная машина в очередной раз «захворала» чем-то в карбюраторе и в контору мне пришлось идти пешком. Естественно, я, увлажнившись туманом, продрог  и нахмурился на весь оставшийся день.

     Во дворе конторы меня встретил санитар из матросов Андрюша Романов. Спрашиваю:

     — Что у нас сегодня плохого?

     Переступив с ноги на ногу деревенским «ваньком», Андрюша доложил, что на улице нас ожидает «больной». Значит, труп. Во дворе оставляли только гнилостно измененные трупы. Выходит, больной — не «Шанель» №5.

     — Когда привезли?

     — В три утра, — ответил Андрей обыденно, давая мне понять, что он «сам, все сам сделал!»

     — Постановление?

     — Обещали представить к 10-ти утра.

     — У кого дело в производстве?

     — Направление от Меркульева, — пожал плечами санитар.

     — Сильно гнилой?

     — В зал нежелательно…

     — Ладно, работаем во дворе — мух немного сейчас. Молодец, правильно распорядился, пора поощрять…

     Андрюша воссиял от похвалы и засуетился в неукротимой старательности, пока я в кабинете названивал прокурору гарнизона Меркульеву.  Занято, занято, занято… Но вот, услышав длинные гудки, я обрадованно сосредоточился, приготовившись к диалогу, как вдруг последовал срыв, и гудки превратились в короткие… Бли-и-ин! Не отрываясь от телефона, потянулся за сигаретами и, подразумевая Меркульева, буркнул в полголоса: «Паразит…»

     — Это вы о ком? 

     Незнакомый женский голос прозвучал от порога кабинета, где стояла худенькая женщина в потертых джинсах и серой шерстяной кофте.

     « Господи, — думаю. — Это еще что за … организм?»

     Волосы прямые, светло-русые, глаза серо-голубые, запавшие, сама сутуловатая, вся какая-то затаенно-нервозная. Новенькая в ментовке?

     — Да так, о своем… А вы, собственно, кто, мадам?

     — Владимир Владимирович, если вы это о Меркульеве, то напрасно — вот постановление о назначении экспертизы. 

      Она протянула весьма нужный мне листочек казенной бумаги. «Постановление» прозвучало, как пароль, и внесло некую определенность. Я делаю вкусную затяжку, пригласив «мадам» присесть.

     Да, докатились менты, доперестраивались! Видать, мужиков на следственную работу уже никаким калачом не заманишь! Вот она, «моя милиция», которая «меня бережет» — сидит передо мной на диванчике, обхватив свои остренькие коленочки тонкими бледными пальчиками. Тяжеловатым взглядом уставилась на книжный шкаф. Сейчас начнет завязывать отношения на основе содержимого книжных полок, поведет умные разговоры…

     Но «худышка» молчала, не мешая мне читать постановление. Итак, «…недалеко от СУ-240 обнаружен труп военного строителя рядового Махотина с признаками насильственной смерти, закопанный в землю…рядовые Шведов и Изекенов по предварительному сговору на почве недовольства требовательностью назначенного старшим Махотина совершили убийство последнего… на месте убийства обнаружены: анкерный болт, 2 бутылки из-под шампанского, половина кирпича… на широкой части болта обнаружены волосы…» 

     Так-так… Вопросов к медэксперту, как обычно, много. Читаю, читаю:

     "…какой частью болта… сколько ударов по голове… в какой последовательности… что явилось причиной смерти…" и т.д., и т.п.

     Что ж, теперь ясно, «что хотел хотеть» товарищ прокурор. «Цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи!»

     Пока читал, боковым зрением видел, как «худышка» посматривала на меня. Какой у нее буравящий взгляд! Обычно это свойственно черноглазым. У нее же — глубоко посаженные, серо-голубые и  буравящие. Лицо, явно, переутомленное — землистый оттенок бледности кожи, подчеркнутость мелких складок, особенно по краям глазниц, мелкая сосудистая сетка на конъюнктивах глаз, суховатость губ. По внешности, эта мадам страдает гастритом с пониженной кислотностью, не исключена гинекологическая патология… Следовательно, могут быть проявления дурного характера! Все это мгновенно пронеслось в голове. Поставив свой мысленный диагноз, еще раз отметив нестандартность глазенок,  я поинтересовался:

     — На вскрытии присутствовать будете?

     Спросил формально, ибо общеизвестно, что сыщики стараются избегать вскрытия, как черти ладана. Услышав ее «Обязательно! Мне прокурор разрешил», я мимоходом удивился — ведь, если она из милиции, это ее право, и разрешения прокуратуры не требуется. Да, не мешало бы мне «зацепиться» за это, если я такой умный… Но я надел халат, клеенчатый передник, взял фотоаппарат, масштабные линейки и, закатав рукава, вышел во двор конторы.

     Туман слегка рассеялся, но теплее от этого не стало. Отснял общий вид трупа, размещенного Андреем на деревянном помосте, специально сколоченном для подобных случаев. Пока санитар снимал с него одежду, выкурил очередную «вкусную» сигарету, успев побеседовать с подошедшим застенчивым и неуверенным старшим лейтенантом-дознавателем. «Нормальное, обычное дело… Непонятно, зачем менты прислали своего человечка в лице этой мадамы? Из перестраховки?» И вдруг я на мгновение ощутил себя под колпаком чьего-то пристального внимания, контролирующего ход моих мыслей. Чувство было мимолетным, скорее, подсознательным, но неприятным.

     Подошла «худышка». Я ей сказал:

     — Здесь, в принципе, все ясно — открытая черепно-мозговая травма, — и показал на рану в затылочной области, где был виден вдавленный перелом черепа. 

     Женщина посмотрела туда с холодным выражением лица, и деловито-спокойно молвила:

     — Это мне было ясно еще до того, как его откапали. Доктор, один из убийц врет, что бил его ножом в грудь. Этого не было. 

     — Да ну что вы? Какая грудь? Там все чисто! И спина без единой царапины! Андрей, переверни труп…

     А в голове мгновенно пронеслось: «Стоп! А почему ты так уверен в этом? Ведь ты еще этого не видел… Как и эта мадам, впервые смотришь… Самонадеянно, друг мой, самонадеянно!» А «худышка» буквально продолжила мою мысль, проговорив:

     — Будьте внимательнее, доктор, пожалуйста, будьте внимательнее! Я могла что-то упустить.

     — Да уж куда внимательнее, голубушка! — Пробурчал я, испытывая недовольство собой. — Давайте уж тогда пристально посмотрим и подмышечные впадины.

     — А это зачем? — Спросила женщина.

     — Вы знаете, как умер Эдгар Гувер?

     — Нет, а кто это?

     — Директор ФБР времен холодной войны. Есть версия, что его умертвили, введя шприцем в подмышечную впадину смертельную дозу наркотиков. Кожа в этом месте со множеством складок, точечную ранку спрятать проще простого. И мало кто из прозекторов осматривает эти зоны на трупе. Вот и получается, что смерть наступила от «острой сердечной недостаточности»… Это я к вопросу о тщательности осмотра. Потому как к нашему случаю это имеет весьма отдаленное отношение. Когда убивает военный строитель другого военного строителя, его фантазия, как правило, не взлетает далее какого-нибудь тупого твердого предмета. Вам как сыщику такие вещи знать не мешает…

     Я манерничал, рисовался перед «мадам», чего уж скрывать…

     Она же, терпеливо выслушав мой менторский монолог, спокойно молвила:

     — Насчет Гувера, конечно, познавательно. Но не для нас, верно. Признайтесь, доктор, это вы так, из пижонства? Я, вообще-то, не сыщик…

     — Обиделись? Ну, не сыщик, — пошел я на мировую, — следователь.

     — И не следователь.

     — Не понял… А кто же вы?

     — Я его сестра.

     — Кого? Чья сестра?!

     — Махотина.

     Если б рядом разорвалась граната, это убило бы меня меньше.

     — К-как, сестра? — Спрашиваю, чувствуя, что проваливаюсь от стыда сквозь землю. — Какая сестра?

     Я цепляюсь глазами за санитара Андрея, за стеснительного старшего лейтенанта-дознавателя, пожимающего плечами, давая понять, что он тут не при чем, хоть это сущая правда.

     — Родная сестра, старшая, — говорит «худышка».

     Серию следующих вопросов я задавал предельно членораздельно, повышая голос постепенно.

     — Что вы здесь делаете? Кто разрешил?! Кто вас сюда доставил?!! Стар-ший лей-те-нант! Что это за разврат?!! Почему родственники присутствуют на вскрытии??!!! 

     Я орал на них, понимая, что лопухнулся сам, сам! Правда, их взгляды выражали осознание их собственной вины.

     Первой опомнилась «худышка»:

     — Я же вам сказала, что прокурор разрешил мне быть на вскрытии…

     — Как? Меркульев разрешил?! Он точно разрешил? — сверлю взглядом дознавателя, а мысленно воплю: «Он что, умом тронулся? У него все дома?!»

     — Так точно, товарищ подполковник.

     Минуты три я молчал, отупело глядя вниз. Господи, как же стыдно, как стыдно! Если об этом узнает кто-нибудь из коллег… Вот попал, а! Вот это прокол! А ведь узнают, наверняка… Придя в себя после глубокого и медленного выдоха, я сказал как можно более ровно:

     — Мадам! Продолжать работу в вашем присутствии я не могу и не буду. Очень прошу, уйдите… куда-нибудь!

     Они с дознавателем безропотно удалились, провожаемые Андреем в мой кабинет, а я автоматически, преследуемый чувством неотлипчивого стыда за допущенную оплошность, завершил свою работу. Ладно, прокурор ей разрешил… Его проблемы. Но я-то, я-то?! Ведь прекрасно не понаслышке знаю, что родственники погибшего — люди, у которых под тяжестью груза несчастья нередко смещаются акценты в восприятии даже предельно простых фраз. Они свободны от моральных тормозов и нередко ради искомого результата, нарисованного больным от горя воображением, ищут «козла отпущения» среди тех, кому по долгу службы надлежит разбираться в произошедшем. В поисках истины, они способны «вытереть ноги» об любого, кто не согласен с их версией. Их нельзя в этом винить. Их нужно понимать и хоть как-то оборонять себя от этого. А я сам, сам сегодня себя подставил! Еще и рисовался при этом! Я позорнейше опростоволосился! И если эта «худышка» окажется стервой… Да, день мерзкий: машина сломалась, прокурор — придурок, а я так вовсе — кретина кусок! Но делать нечего. 

     Я зашел в кабинет. «Худышка» сидела на прежнем месте, но уже не разглядывала книги, а твердо и выжидательно смотрела мне в глаза сухим взглядом утомленного человека, готового работать дальше.

     — Ну что ж, давайте поговорим. Итак, вы сестра Махотина. Откуда прибыли?

     — Из Тольятти.

     Издалека. Теперь понятен ее утомленный вид.

     — Сочувствую. Вам сообщили о смерти брата и вы…

     — Нет. Маме из части прислали телеграмму, что Саша куда-то исчез, его ищут. Но я уже знала, что брат убит.

     — Не понял… Как это, знали? — Спросил я, давя в себе неподдающееся определению предчувствие.

     — Доктор, я это видела.

     — Это как? — Я уже не скрывал свое сомнение в ее психическом здравии.

     На всякий случай уточнил ее имя-отчество. Мария Емельяновна Фокина, по мужу. Нормально, здраво ответила.

     — Я вижу, вы мне не верите. — Худышка впервые отвела свои глаза в сторону и скрестила на животе беспокойные руки, чтобы как-то унять их.

     И вот тут я услышал рассказ, который прояснил многие вопросы. При этом он нанес моему материалистическому мировоззрению непоправимый ущерб. Нисколько не драматизируя, я вынужден сам для себя признать, что «худышка» заставила меня пережить то, что называли средневековым ужасом перед неизведанным. А после прочитанных брошюрок о сатанизме, черной магии, каббале, мистике, экстрасенсах это имело просто резонансный эффект.

     — В середине июня, — начала рассказ Мария Емельяновна, — именно в тот день, когда исчез Саша, мне приснился сон. Точнее, это было видение. Я не спала, просто лежала с закрытыми глазами. Это было полудрема-полубодрствование.

     Около четырех утра я почувствовала необъяснимое беспокойство, потом жуткий страх и оцепенение от безысходной неотвратимости. Я отчетливо увидела бетонную площадку, забор, в удалении недостроенные дома, земляную насыпь и Сашу на этом фоне.

     Он смотрел на меня так, будто прощался навсегда. Позади него стояли две человеческие тени, как и он, в форме. Но лиц их я не разглядела. Какие-то безликие… Один из них сзади занес над головой Саши предмет, похожий на молоток, дважды ударив им его по затылку. У Саши подкосились ноги.

     Я на мгновение очнулась. Открыла глаза, встряхнула головой, чтобы отогнать это жуткое видение. Уже светало. Муж и дети спокойно спали. Сердце мое колотилось, я ужасно замерзла. Взяла из шкафа плед, укрылась, попыталась уснуть. Но закрыв глаза, я тут же увидела продолжение. Только как будто через кадр. Я не видела, как Саша падал. Видение включилось, когда те двое волокли его к насыпи. Там они его и закопали. Это было, как  черно-белое кино в замедленном показе…

     — Минуту… Можно, я закурю? Вы сами не курите?

     — Да, пожалуйста. Я не курю. Спасибо, доктор! Не беспокойтесь, я не собиралась плакать. Рада была бы, но… давно уже не могу. Я продолжу…

     Она сделала небольшую паузу, как бы собираясь с мыслями.

     — Все дни я ходила под впечатлением от увиденного. Вплоть до получения телеграммы от Сашиного командира. Он сообщал, что Саша покинул часть, просил немедленно телеграфировать, если Саша появится дома. Сейчас многие дезертируют. Но Саша не такой, он не способен на это. Был не способен… Поэтому я собралась и прилетела сюда. Когда пришла в часть, то недалеко от нее увидела то самое место.

     — Какое, «то самое»?

     — Где его убивали. Я его уже видела той ночью… Я сказала командиру, что Саша здесь, что он убит. Мне, конечно же, не поверили. Но были очень тактичны, вежливы. — Женщина усмехнулась. — Решили, что я ненормальная. Проводили к прокурору, тоже тактичному и сомневающемуся в моей психике. По моему настоянию он дал мне нескольких солдат.

     Я мысленно ахнул! Ай да Меркульев! Для прокурора такой шаг очень нестандартен. Вот это ход! Снимаю шляпу!

     — Нас было семь человек, когда мы пришли на стройплощадку. Солдаты и вот, Александр Николаевич, — женщина кивнула в сторону дознавателя, который тут же согласно закивал головой. — Я стала лицом к земляной насыпи и поработала руками…

     Она так и сказала — «поработала». При этом выставила вперед свои тонкие руки и веером развела пальцы.

     — Я закрыла глаза, в сознании всплыла та же картина. И я пошла к Саше… Но рядом с насыпью видение оборвалось.  Я замерла, ничего не могла понять, стала нервничать, потому что появилась какая-то неуверенность. Что Саша здесь, мне подавало сигнал покалывание в ладонях. Я не выдержала и закричала: «Ребята! Он здесь, в этом секторе, ну помогите же мне!». Двое солдат испугались и убежали, а трое оставшихся нашли Сашу. Он был всего в 15-ти метрах от нас, на пригорке — из-под земли торчал носок его сапога.

     В кабинете воцарилась тишина. Не знаю, как другие, но мой мозг упрямо отказывался от серьезного восприятия услышанного. Он, мой реалист и материалист, выстукивал в черепной коробке всего три слова: «Не может быть!» В такт ему в полнейшей тишине с жужжанием билась в оконное стекло заблудившаяся муха.

     — Так и было? — Спрашиваю у дознавателя, в надежде, что помимо меня в кабинете есть еще хоть один здравомыслящий.

     — Так точно, товарищ подполковник!

     — И что, она вот так ручонками, как антенной «поработала», и вы нашли труп?

     — Так точно, товарищ подполковник! Один из убежавших сознался, что участвовал в убийстве. А вечером Меркульев арестовал второго гаденыша.

     Муха то ли нашла форточку и улетела, то ли затаилась на время. В кабинете наступила пауза. Я отказываюсь что-либо понимать. Меня дурачат?! Это же все равно, что получить телеграмму из Африки: «Сынок, родной, встречай! Твой папа, Нельсон Манделла».

     — Нет… ну, это же фантастика! Мария Емельяновна, вы что, экстрасенс?

     — Не знаю, не люблю это слово. Но, может быть, и да. Потому что близких мне людей я чувствую как-то особенно. Мне временами сдается, что я даже читаю их мысли. Они этому уже не удивляются.

     — Знаете, Мария Емельяновна, мы-то с вами, вроде, не родственники. Но мне сдается то же самое. Вы дважды продолжили вслух то, о чем я мыслил.

     Она лишь пожала плечами.

     — А кем вы работаете?

     — Наладчицей на заводе.

     — То есть, к медицине никакого отношения не имеете?

     — Нет, не имею. Но когда кто-то из родных болеет, я точно ставлю диагноз. Врачи, правда, обижаются, если наши мнения расходятся. Но я всегда оказываюсь права.

     — А сами вы это все как-то можете объяснить?

     На это она никак не ответила, зябко пожав плечами. Я занялся оформлением необходимых документов. Пока выписывал свидетельство о смерти, возник еще вопрос.

     — А почему вы говорили об ударе ножом?

     Тут женщину опередил старший лейтенант:

     — Товарищ подполковник! Тот, который сбежал с места происшествия, сам явился потом в прокуратуру, упал на колени и заявил, что он убил Махотина ножом в грудь.

     — Вот уж дудки! Это он под дурака зачем-то косит. Зачем, Меркульев разберется! Воздействие острым предметом исключено. Это я уже имел оплошность вам продемонстрировать, — сказал я, кисловато усмехаясь, искоса поглядывая на женщину.

     — Доктор, вы напрасно плохо думаете обо мне — я не стерва и кляузы писать на вас не собираюсь. Я просто не умею этого делать.

     Я оцепенел.

     — Мария Емельяновна, вы хотите меня доконать?

     Но и напоследок она заставила меня еще разок потрепетать, заявив, что в моем кабинете, как раз на уровне левой части рабочего стола она чувствует какой-то источник какой-то там энергии посредством покалывания в ее ладонях. На этом мы и расстались.

     На следующий день я на всякий случай вызвал радиологов для измерения фона радиоактивности. Чем черт ни шутит?! Фон оказался в пределах нормы, но стол я все равно передвинул в другое место. Смеялся над собой не меньше других, но… Смейтесь, паяцы, смейтесь над разбитой верой в незыблемость материализма. Тем более что по результатам следствия и экспертизы сестра погибшего оказалась права по многим принципиальным моментам. И вообще, без «худышки» труп Махотина могли не найти вовсе. Я впервые подумал, что начинаю верить в то, что продукцию одного мозга может улавливать мозг другого человека. А почему, собственно, мозга? А душа? Прекрасно пойму тех, кто скептически улыбнется сейчас. Пойму их, своих собратьев по интеллектуальному увечью. Пусть усомнятся они в моем психическом здравии, а заодно и в нормальности ума Раймонда Моуди, Сюзанны Кюблер-Росс, Моритца Роулингза и прочих исследователей NDE-феномена. Но то, что случилось в Советской Гавани — было, и я свидетельствую…