Главная » Файлы » Мои файлы |
31.03.2012, 01:31 | |
Как была написана "Муха-Цокотуха" Прошлым летом я сочинил для моей правнучки, трехлетней Марины, сказку,
которая начинается так: Очевидно, мое нету не понравилось ей, и она преобразила его в есть. Для ребенка отвратительны сказки и песни с печальным концом. Живя иллюзией вечного праздника, дети упрямо заменяют печальные концовки наших сказок и песен благополучными, радостными. Существует невеселая старинная песня о мужике, потерявшем дугу: Услышав эту песню, Коля Черноус, трех с половиною лет, насупился, весь
покраснел, заткнул уши и убежал на балкон. Через минуту он вернулся оттуда
веселый и, как бы издеваясь над нами, запел: Заплакал превратилось в засмеялся. Ибо малые дети не терпят, чтобы в тех сведениях о жизни, какие дают им литература, театр и живопись, был хоть намек на окончательную победу несчастья и зла. Сколько я знаю детей, которые на театральных спектаклях крепко закрывают глаза, чуть только с каким-нибудь любимым героем случится хоть на минуту беда. В обиходе английских детей есть знаменитая песенка с печальным концом: к какой-то девушке подлетела ворона и начисто откусила ей нос (Snapped off her nose). Можно не сомневаться, что английские дети в течение веков жаждали другой, менее мрачной концовки. Угождая их неосознанным инстинктивным желаниям, кто-то (уже в XIX веке) присочинил к этой горестной песне утешительные строки о том, будто к искалеченной девушке позвали королевского врача, и он так искусно пришил ей откушенный нос, что несчастная опять стала счастливой. После чего дети вполне примирились с отвергнутой песней и перестали чуждаться ее. 1 Это понятно. Ведь счастье для малых детей - норма жизни, естественное состояние души, еще не знающей ни об угрозе неминуемой смерти, ни о мучительных тяготах и томлениях жизни. В возрасте "от двух до пяти" они - самое счастливое племя из всех, какие живут на земле. Спрашивается: где же серьезным и безрадостным взрослым, "измученным жизнью, коварством надежды", соваться в безоблачно-солнечное царство детей? Подделаться под ребенка нетрудно, да ведь подделка легко обнаружится, и дети отпрянут от нее, как от фальши. Сколько ни вымучивай из себя бойких и мажорных стишков, их бравурность будет чисто механической, и они никогда не дойдут до трехлетних-пятилетних сердец. Когда-то в своей книге "От двух до пяти" я опубликовал заповеди для детских поэтов, но только теперь догадался, что ко всем этим заповедям следует прибавить еще одну, может быть самую главную: писатель для малых детей непременно должен быть счастлив. Счастлив, как и те, для кого он творит. Таким счастливцем порою ощущал себя я, когда мне случалось писать стихотворные детские сказки. Конечно, я не могу похвалиться, что счастье - доминанта моей жизни. Бывали и утраты, и обиды, и беды. Но у меня с юности было - да и сейчас остается - одно драгоценное свойство: назло всем передрягам и дрязгам вдруг ни с того ни с сего, без всякой видимой причины, почувствуешь сильнейший прилив какого-то сумасшедшего счастья. Особенно в такие периоды, когда надлежало бы хныкать и жаловаться, вдруг вскакиваешь с постели с таким безумным ощущением радости, словно ты пятилетний мальчишка, которому подарили свисток. Не знаю, бывали ли у вас такие беспричинные приливы веселья, а я без них,
кажется, пропал бы совсем в иные наиболее тоскливые периоды жизни. Идешь по
улице и, бессмысленно радуясь всему, что ты видишь,- вывескам, трамваям,
воробьям,- готов расцеловаться с каждым встречным и твердишь из своего любимого
Уитмена: Поэму я задумал давно и раз десять принимался за нее, но больше двух строчек не мог сочинить. Выходили вымученные, анемичные, мертворожденные строки, идущие от головы, но не от сердца. А теперь я исписал без малейших усилий весь листок с двух сторон и, не найдя в комнате чистой бумаги, сорвал в коридоре большую полосу отставших обоев и с тем же чувством бездумного счастья писал безоглядно строку за строкой, словно под чью-то диктовку. Когда же в моей сказке дело дошло до изображения танца, я, стыдно сказать, вскочил с места и стал носиться по коридору из комнаты в кухню, чувствуя большое неудобство, так как трудно и танцевать и писать одновременно. Очень удивился бы тот, кто, войдя в мою квартиру, увидел бы меня, отца семейства, 42-летнего, седоватого, обремененного многолетним поденным трудом, как я ношусь по квартире в дикой шаманской пляске и выкрикиваю звонкие слова и записываю их на корявой и пыльной полоске содранных со стенки обоев. В этой сказке два праздника: именины и свадьба. Я всею душою отпраздновал оба. Но чуть только исписал всю бумагу и сочинил последние слова своей сказки, беспамятство счастья мгновенно ушло от меня, и я превратился в безмерно усталого и очень голодного дачного мужа, приехавшего в город для мелких и тягостных дел. Вряд ли я тогда понимал, что эти внезапные приливы бездумного счастья есть, в сущности, возвращение в детство. Горе тому детскому писателю, кто не умеет хоть на время расстаться со своей взрослостью, выплеснуться из нее, из ее забот и досад, и превратиться в сверстника тех малышей, к кому он адресуется со своими стихами. Эти возвращения в детство чаще всего были сопряжены у меня с таким редкостным и странным душевным подъемом, который я дерзну обозначить устарелым словцом вдохновение. Теперь это словцо не в чести. Литературоведы и критики давно уже изгнали его из своего словаря. Вдохновение объявлено чуть ли не мифом, придуманным лукавыми поэтами ради того, чтобы возвеличить свой цех. Между тем я на собственном опыте убедился, что оно существует. Вдруг ни с
того ни с сего все мои писательские интересы и навыки отлетают от меня ко всем
чертям, я испытываю сердцебиение ребяческой радости, которая сильнее меня
самого, и тороплюсь без оглядки записать "Бармалея", или
"Путаницу", или сказку о том, Впрочем, по мнению моих близких друзей, у меня в характере вообще очень
много ребяческого. Когда мне исполнилось семьдесят пять лет (о, как давно это
было!), Маршак обратился ко мне с задушевным посланием, которое кончалось
такими словами: Остальные сказки давались мне не так-то легко, хотя всякая из них зародилась во мне в минуты моего возвращения в детство. Но эти минуты бывали так коротки, что дарили мне лишь несколько строк. Остальные приходилось добывать долгим и упрямым трудом, неизменно радостным, но тяжким. Здесь на смену вдохновению к писателю должна приходить другая, столь же драгоценная сила, без которой ему нельзя обойтись. Но об этом - на дальнейших страницах. Корней Чуковский 1 Речь идет о народной песне "Sing a Song of Sixpence", которая, по словам английских фольклористов Айоны и Питера Опи, была зарегистрирована в печати около 1744 года. Строфа о враче, излечившем безносую девушку, была сочинена около 1866 года. Рендольф Колдекотт в 1880 году дал другую, более лаконичную концовку: "Прилетела пташка Дженни Рен (wren - крапивник) и приклеила его". | |
Просмотров: 1103 | Загрузок: 0 | Комментарии: 1 | |
Всего комментариев: 0 | |